В «Чужом» 1979 года Ридли Скотту и команде удалось собрать бинго из всех больших страхов человечества. Спустя сорок с лишним лет, несмотря на технологии, которые двинулись вперед, и массу других не менее пугающих фильмов, «Чужой» всё еще смотрится невероятно страшно, красиво и круто. Разбираемся, почему так получилось.
Прежде всего — это красиво
Фильм берет целостной композицией. Тот редкий случай, когда сошлись нарратив и аудиовизуал. Нарративно «Чужой» — очень медленное кино. Оно никуда не торопится, выжидает. Показывает нам огромный тягач «Ностромо», который дрейфует в тишине космоса. Интерьеры корабля, который будто спит. Люди, такие маленькие и беззащитные, сначала спускаются на странную планету, с которой идет сигнал SOS, натыкаются на внеземной корабль, не отступают перед своим страхом и любопытством. Случайно приносят с собой на корабль иноземное существо…
И вот прошла уже четверть фильма, если не больше, а мы и не заметили, что нам пока даже не показали главного босса. И вообще до самого конца фильма ксеноморф не показывается полностью. Сначала он является нам непонятным и шустрым грудоломом, потом начинает появляться то там, то тут по всему «Ностромо», и только к финалу на экран полноценно выходит огромный человекоподобный и непобедимый монстр (и это, кстати, заслуга монтажеров Терри Роулинса и Питера Уэтерли).
Крутой билдап крутому фильму. Мы не кайфуем от скримеров, мы нервно и с наслаждением вкушаем процесс их ожидания. Нам не столько интересно, каким быстрым и кровавым может быть убийство человека ксеноморфом, сколько мы просто хотим разглядеть это причудливое существо в темноте коридоров «Ностромо». Мы больше не знаем, чем знаем, и именно это дарует такой удивительный опыт переживания саспенса. Именно благодаря этому мы так сильно подключаемся — по ту сторону экрана маленькие люди в бескрайнем космосе затаив дыхание от страха и интереса отчаянно хотят выжить и вернуться на Землю. А по эту сторону — мы, переживающие аналогичные ощущения, только вместо возвращения на Землю мечтающие просто дожить до финальных титров.
Вся эта медленность и тягучесть мастерски подчеркивается визуалом, который позволяет прочувствовать величие и страх, внушаемый неизведанным космосом. Знаменитые щупальцеобразные и биомеханические объекты, ксеноморфы, лицехваты, мертвый пилот на огромном корабле жокеев, ландшафты пустынной планеты LV-426… Молчаливые и величественные декорации, созданные ныне почившим швейцарцем Гансом Руди Гигером, поражают сознание своей изощренностью и пугающей реалистичностью. Именно через них мы визуально воспринимаем дополнительный слой истории.
Декорации не существуют «просто так». Они неразрывно связаны со сходством в строении частей тел ксеноморфов, иногда даже притворяются ими в темноте. Визуально рассказывают историю космических жокеев и показывают, как далеко ушла эта раса от возможностей ныне существующего человечества. Как они величественны, необъяснимы, страшно красивы. Нет ни одного живого космического жокея, есть только их вышедшие из-под контроля собачки-ксеноморфы, которые продолжали плодиться на покинутом корабле на пустой планете. И, заметьте, несмотря на отсутствие этого вида персонажей, мы все равно строим догадки об их быте и существовании, читаем между строк их историю.
Очарование такого приема в том, что можно не углубляться в лор истории, который потихонечку приносят нам авторы на тарелочке через серию сиквелов и приквелов. Именно в первом фильме у зрителя есть удивительная возможность стать соучастником написания этой загадочной истории. Стать таким же ученым, как Эш, восхититься странными созданиями. Пока мы дома в кроватке и в безопасности, конечно.
Аудиоряд — одна из важнейших составляющих истории. Если мы посмотрим «Чужого» с выключенным звуком, скорее всего, не только не испугаемся, но и пропустим львиную долю истории. Атональный, но мелодичный эмбиент Джерри Голдсмита («Основной инстинкт», «Омен») по-своему рассказывает нам о природе космоса и его порождений. Холодная скрежещущая музыка, не оставляющая нам шансов на то, чтобы стать хозяевами ситуации. Она подавляет, завораживает, гипнотизирует, ведет нас за ручку по истории. Удивительно, что такой отстраненный саундтрек написан не только с помощью электронных приблуд, но и с использованием аналоговых инструментов вроде разного вида гобоев — некоторые из них в реальности имитировали змеиное тело, содержали множество отверстий. Согласитесь, приятно осознавать, что даже музыка в фильме была частично сделана из маленьких чужих.
Кино про вечный страх уязвимости человеческого тела
Заботливо и нежно Ридли Скотт пользуется вечным страхом человека — что на его целостность посягнут, что он будет умирать в боли и муках, до конца не понимая, что с ним происходит. Сначала может показаться, что это просто определенный хоррор-аттракцион, который активно эксплуатируется создателями, но на самом деле это то самое первобытное ощущение ужаса, на котором держится немалая часть фильма. Мы (и команда «Ностромо») не столько боимся быть сожранными большим и страшным ксеноморфом, который сейчас вылезет из-за угла, сколько опасаемся неизвестности. Что будет с человеком, к которому присосался лицехват? А что, если мы допустили ошибку и уже все заражены? А как выглядит взрослый ксеноморф? Выжил ли он, когда убежал в виде грудоломчика? А он вырос? А как его обнаружить? А видит ли он нас? Такое обилие вопросов, которые мы можем бесконечно задавать себе по ходу фильма, рождает страх неопределенности. Тот самый неуловимый и необъяснимый ужас, который заставляет нас бороться и бояться до самого конца.
Именно особое внимание к телесности позволяет нам пугаться по ходу просмотра фильма так же сильно, как и сорок лет назад. Никуда этот страх из человека не исчезнет. Наши зеркальные нейроны с радостью воспринимают изображения «целого», «здорового» тела Рипли, мы облегченно вздыхаем, когда Кейн, который долго и безвольно пролежал на корабле в объятиях лицехвата, завтракает со всеми членами экипажа. Поэтому так сильно на нас и влияет последующая сцена с грудоломом. Ужас того, что человек проиграл, что он изменился, что даже его аппетит после долгого сна — нездоровый признак. В этом тонкость и нежность игры на человеческом ощущении тела.
По всему фильму разбросаны антропоморфные метафоры. Сам «Ностромо» похож на тело: пары, вода и кровь, которая течет по цепям в одном из эпизодов. Главный компьютер, полный доступ к которому имеет только капитан Даллас, зовут «Мать» — по сути, существо, которое сначала защищало команду, а потом сохранило подлый секрет о том, что на самом-то деле столкновение команды с ксеноморфом не было случайностью, а было подстроено заказчиками и контролировалось роботом Эшем. Да и тот самый знаменитый псевдонаучный сотрудник Эш является ходячим перевертышем в теле человека. И сцена его разоблачения и уничтожения вселяет не меньший ужас, чем сцена с грудоломом. Эш называл ксеноморфа «совершенным организмом». Упоминал, что его структурное совершенство сравнимо только с его враждебностью, и признавался: «Я восхищаюсь его чистотой, его чувством выживания, не замутненным совестью, угрызениями совести или заблуждениями о морали». Только существо, непохожее на человека, могло без страха инвазивного вмешательства так говорить о ксеноморфе.
Уровень правды в «Чужом» зашкаливает. На площадке использовались реальные материалы для имитации травм и разрывов частей тела, спецэффектов — свиные кровь и внутренности. Правда была и в режиссерском подходе к работе с актерами: Ридли Скотт предпочитал действительно напуганных актеров, а не подготовленных к проживанию момента по системе Станиславского. Всё это тоже сильно завязано на ощущении и понимании человеческого тела.
Отсылочно
«Чужой», несмотря на свой простенький, на первый взгляд, сюжет, полнится смыслами. Фильм на понятном языке поговорил о боли американцев 70-х и 80-х (и всегда) годов, связанной со всепоглощающим капитализмом, что выразилось в основной проблеме команды «Ностромо». Этих космических дальнобойщиков корпорация использовала для того, чтобы приобрести информацию (и при возможности образец) о прикольном биологическом оружии. Что для корпорации было обыденностью, превратилось для команды «Ностромо» в ночной кошмар и катастрофу. Ценность человеческой жизни и так падает, если учитывать тот факт, что команда бороздит бескрайний космос, а тут ещё подчеркивается её ненужность с точки зрения других, оставшихся дома людей. Помимо этого, фильм аккуратно затронул тему феминизма, поставив Рипли во главу угла. Был ещё кот, конечно, но если забыть о нем, то произошел некоторый культурный сдвиг, и единственной выжившей на корабле «Ностромо» оказалась именно девушка.
Этот хоррор также вместил в себя целый культурный пласт с отсылками.
Наследие Говарда Филлипса Лавкрафта проявилось для нас в «Чужом» не только через загадочные щупальцеобразные прибамбасы развитой космической расы, но и через глобальную идею фильма: какими бы крутыми ученые ни были, за все свое путешествие они ни на йоту не приблизились к пониманию ксеноморфов, их строения. А что здесь говорить о корабле жокеев, который команда «Ностромо» обнаружила на пустынной планете? Обычные люди никогда не смогут ничего изменить, они бессильны. Большие, страшные, хитрые монстры с огромными челюстями и кровью из кислоты против слабеньких людей, которые умирают один за одним.
Майкл Майерс. Джон Карпентер называет персонажа «чистым злом», «сверхъестественной непреодолимой силой; силой самой природы, вырвавшейся из тёмных глубин». Этот персонаж — образ абсолютного зла. Бессмертного, немотивированного. Реально страшного. Вот ксеноморф — что-то вроде Майкла Майерса, только в чуть более страшной маске. Мы также не знаем его целей, мотивов, желаний. Чужой — такое же жуткое и неостановимое существо.
Закономерно, что настолько плотно сплетенный из смыслов фильм породил массу пародий и попыток скопировать формулу успеха. Он стал настолько популярным, что его просто не хотели отпускать и эксплуатировали по полной. Франшиза впечатляет: «Чужой», «Чужие» «Чужой 3», «Чужой 4: Воскрешение», приквелы «Прометей» и «Чужой: Завет», а также сиквел «Завета». К тому же все образы прочно закрепились в мировом кинематографе, в пародиях, повторяющихся образах. В мультфильмах, например, обожают эксплуатировать образ Чужого. Его можно встретить и в «Пингвинах Мадагаскара», и, естественно, в «Южном Парке», и даже в «Чип и Дейл спешат на помощь».
Но трудно отрицать, что такого же успеха и очарования, как у оригинального фильма 1979 года, ни одному из этих произведений добиться не удалось. Вероятно, по такой простой причине, как любовь и внимание, с которыми он был создан. Нам удивительно повезло, что в 70-х годах в Америке родился этот фильм и позволил нам всем познать, как это, когда «никто не услышит твоего крика в космосе».